Он был один во тьме — и никого больше. Ни голоса, ни шёпота, ни тепла другого сердца. Кромешный мрак, одиночество. Тюрьма без приговора, наказание без преступления. Лишь одно он воспринимал — себя. А раз единственные доступные средства и силы лежат внутри, значит, он сам, настоящий учёный, должен стать инструментом своего спасения. Он создал обширнейшую грёзу, мечтание неизмеримой сложности, конкретное и воплотимое до последней точки и запятой.